ФОТОГРАФИЯ
04.08.2023
К 100-летию Михаила Григорьевича Вагина
ФОТОГРАФИЯ
(Глава из книги В. Аветисяна «Скальпель и розы». По мотивам воспоминаний хирурга В.П. Голубева)
В моём архиве хранится одна жуткая фотография, на которой запечатлена катастрофа человеческого тела; по мистической причине память связала её с именем Михаила Григорьевича Вагина. Расскажу по порядку.
Обращаясь к Булгакову
Мой друг Вячеслав Уставщиков работал в райкоме партии, активно занимался фотографией и по долгу службы держал в постоянной готовности свой фотоаппарат. Человека с фотоаппаратом тогда ценили и уважали: он сохранял для истории важные события в жизни района.
Сегодня я могу часами рассматривать его фотографии из жизни районной больницы 60-80-х годов. Вспоминаются обстоятельства и факты, по которым я просил его сделать ту или иную фотографию катастрофы человеческого тела. И вот передо мною этот жуткий снимок… Нет, он не имеет отношения к Михаилу Григорьевичу Вагину. Просто на нём запечатлена картина немыслимой травмы, которая даже спустя столько времени вызывает у меня содрогание. С одной стороны, удивляет невероятная живучесть нашего организма в постигшей его катастрофе. А с другой – это свидетельство того, каким нервами должны обладать врачи, когда принимаются за ликвидацию последствий подобной травмы!.. Но я должен рассказать о том, на каком основании моя память связала сюжет этой фотографии с именем известного человека нашего Ковернинского края.
Великий роман Булгакова «Мастер и Маргарита» мне удалось прочитать в самую восприимчивую жизненную пору, когда был молод и полон радужных надежд. И хочу заметить, это случилось только благодаря Самиздату: роман тогда официально не печатали. В памяти сохранились яркие цитаты, вырванные из контекста. Я часто старался приводить их в качестве примера для оправдания каких-то своих действий. Особенно вдохновляла фраза: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут!». Мне показалось, что это звучит настолько заманчиво, что я, совсем не глупый человек, сделал эту фразу своим девизом. И даже жизненным кредо. По этому принципу долго жил, не замечая при этом огромного, как мне кажется, подвоха. Но вот однажды, заново перечитывая роман, я вдруг задумался. В чьи же уста Булгаков вложил эти слова? В уста Воланда. А это ведь Дьявол, лжец и отец лжи, который, несмотря на всю свою привлекательность в романе, продолжает быть дьяволом. И если посмотреть с этой стороны – то к чему «толкает» Воланд Маргариту? И, вслед за ней, читателей? К тому, что в христианстве называется гордыней. Но религия и её догмы отвергались партией, и советский человек звучал гордо, поскольку он сам был вершителем своей судьбы, ему не нужны были ни помощь, ни участие. Нас так учили: за помощью обращаются только слабаки. А ты сильный, веришь в себя, и надеешься только на себя самого. Поэтому никогда и ничего не проси. Это унизительно для сильной и самоценной личности. Вот такой выбор нам предлагали в пути. Со временем я понял, что это был самообман, скрытый за красивыми словами. За ними – пустота, обиды и разочарования. Все это я осознавал постепенно, когда минусы от этого пути начали существенно перевешивать плюсы. Прозрение пришло, когда я взялся за изучение связей медицины с религией. И вот в Евангелии от Матфея мне попалась цитата: «7:7. Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам; 7:8. ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Она ведь о том же – но в совершенно противоположном значении. Я увидел абсолютно другой путь. Воспитанные в ложном, перевранном духе атеизма, мы зачастую не умеем просить – ни для себя, ни для других. Считаем это слабостью и унижением. Однажды в поезде Горький-Москва в одном купе со мною ехал настоятель Фёдоровского храма из Городца. Мы разговорились с ним на эту тему. И вот что он заметил. Люди приходят в храм, ставят свечи за здравие родным, близким. И никто – никто! – не ставит их за себя. Потому что стыдно. Неприлично. Даже у Господа просить за себя. Что уж говорить о просьбах к другим людям.
Выходит, мне, как и многим другим, надо научиться просить. Да, просить – нелегко, и есть опасность удариться в другую крайность: просить всех и обо всём, но самому не прилагать никаких усилий, чтобы что-то изменить в себе и в своей жизни. Ну хотя бы что-то. Этот путь тоже тупиковый. Потому что в своей гордыне мы отрываемся от других людей. Сосредотачиваемся на себе. Разучиваемся любить. Перестаем делать добро. И, кстати, почти перестаем отвечать и на чужие просьбы. И даже оскорбляемся. Я, мол, ничего не прошу, почему же другие себе это позволяют?
Сейчас я думаю, что Михаил Афанасьевич Булгаков - как врач и писатель - всё написал правильно. Если бы мы ещё могли его правильно понять. Героиня романа Маргарита для своего любимого сделала всё, что могла. И даже больше, чем могла. Именно поэтому к ней на помощь пришла высшая сила. А то, что это оказался дьявол – всего лишь художественная метафора. Ироническая. И предупреждение – нам всем. Если вам вдруг что-то дают непрошенное – задумайтесь, надо ли вам это. Откуда, с какой стороны, пришла эта помощь. И почему дающий так настаивает, чтобы вы ничего и ни у кого не просили? Особенно, у тех, кто сильнее вас…
«Есть человек, который сможет вам помочь…»
В Ковернинской больнице меня частенько докучала бытовая неустроенность, нехватка специалистов и медицинского оборудования, а порой даже минимального перечня лекарственных препаратов, перевязочного материала. А мы живые люди: иногда слабы, утомлены, теплы и податливы, как воск. А порой не в меру раздражаемся, хочется давить и принуждать, чтобы вокруг был порядок. Но чем больше усилий прилагаешь, тем больше хаос. Только схватишься за одно, глядишь, уже что-то другое сломалось, испачкалось, исчезло… За другое возьмёшься - испортится то, что уже сделал, наладил, восстановил. И ещё что-то надо сделать, а время прошло, да и силы кончились. А если сесть и спокойно подумать: ведь это и есть живая жизнь! Да, она не даёт всё привести в порядок раз и навсегда. Ничто не вечно: всё течёт, всё меняется. И это нормально. Не стоит так уж доводить себя до слёз, надрываться, корить себя, требовать невозможного! Просто период такой, вот и всё. А потом будет гораздо лучше. По мере развития событий все как-то потихоньку образуется само собой. Вот такие думы меня одолевали порой. А я, как дипломированный хирург, был энергичен и требователен - готов был горы свернуть, лишь бы наладить нормальные условия труда!
И вот однажды я вдруг отчаянно захотел помощи, участия и поддержки. В самом деле, не стыдно ли мне, дипломированному специалисту, сидеть в нищете и неустроенности, упрекая весь мир в том, что он не помог. Благо, я многое умею делать сам, и у других о чём-то прошу крайне редко. И к гордыне это не имеет никакого отношения. Сила и знание не в том, что ты можешь и знаешь сам, а в том, что ты ясно даёшь себе отчёт в том, чего ты не можешь, и не боишься в этом признаться и попросить помощи… Конечно, любая просьба обременяет другого человека, и не все умеют отказывать. Поэтому надо взвесить свои силы и рассчитать свои возможности, прежде чем кого-то о чём-то просить. В моём случае дело касалось жизни и здоровья людей, и мне, как врачу, обращаться с просьбой можно и даже нужно. Всё просто. Без преувеличения. И Господь помогает нам именно через людей.
И вот, в надежде сдвинуть дело с мёртвой точки, я стал забрасывать письмами и просьбами местные органы власти, Облздравотдел. Но повсюду ссылались на разные трудности либо кормили обещаниями. Время шло, ничего не менялось. Тогда я сел и составил подробный список самого необходимого, без чего больница не может надлежащим образом выполнять свою миссию. Решено - обращусь к высшей власти. А кто у нас высшая власть? Конечно, райком партии. И как раз к этому времени у нас был назначен новый первый секретарь райкома партии Виктор Петрович Зубков из Городца. Я решил, что нужно пойти к нему со своим списком. Подхожу к дверям его кабинета, коленки дрожат – мне пока ещё стыдно: по головке не погладит, но и страшновато – а вдруг откажет? Постучавшись, вхожу в кабинет, представляюсь:
- Здравствуйте, я - Голубев, хирург районной больницы.
- Очень приятно, - бархатным голосом отвечает мне секретарь, не отрывая глаз от бумаг на столе.
- Я знаю, что вы – первый человек в районе и можете решить любую проблему!
- И что у вас за проблемы такие? – он поднял голову, взял ручку и приготовился записать.
- Понимаете, к нам в больницу поступают люди; они надеются, что у нас есть специальное медицинское оборудование и врачи обязательно смогут им помочь! Так и должно быть! Больные нам верят, и мы обязаны сделать всё, чтобы не обмануть их доверие.
- Похвально! А в чём суть вашей проблемы?
- А в том, что у нас не хватает самого необходимого оборудования.
- Так-так… И какого оборудования в больнице не хватает? – он приставил ручку к бумаге, ожидая от меня перечня этого самого необходимого оборудования.
- Не трудитесь, я уже подготовил для вас список… Вот! Если вы дадите команду, я думаю, это проблема разрешится!
Он взял у меня заготовленный список, молча пробежался по нему взглядом и тяжело вздохнул:
- Да, я секретарь райкома, но никем и ничем не командую. Будь я на фронте, мог бы отдавать приказы, а здесь ни одно учреждение мне не подчиняется, а уж МВД и КГБ и подавно. У райкома вообще никаких ресурсов нет - ни финансовых, ни материальных. Крохи на пропаганду и агитацию. Но в целом, правда, райком своим решением кое-кого обязать может. Но и тут решать буду не я, а бюро райкома. А в бюро райкома входят те же самые руководители предприятий и организаций района, многие из которых району не подчиняются вообще. Они с уважением выслушают моё мнение и, скорее всего, примут во внимание, но против своих интересов никто не пойдёт. А с ними конфликтовать нельзя – за такое меня высшее руководство по шёрстке не погладит - вплоть до снятия! У меня самого даже квартиры нет. Даже бюро райкома дать её не может! Оно может только предложить это сделать исполкому, и исполком почти наверняка это сделает. Назначить или снять с работы? Тоже нет. Райком никого, кроме своих работников, назначить не может.
И тут мои представления о могуществе райкома партии разлетелись в прах.
- К кому же мне обратиться за помощью? – я сокрушённо развёл руками.
- Не отчаивайтесь: есть у нас в районе человек, который сможет вам помочь. Это Михаил Григорьевич Вагин. Герой Социалистического Труда, председатель богатейшего колхоза имени Ленина, орденоносец, народный депутат СССР и Верхового Совета РСФСР… Вот у кого есть выход на уровни, которые мне, несчастному секретарю райкома, и не снились!..
Я застал Вагина в поле…
- Выкладывай, что у тебя там наболело! – он сразу же перешёл к делу.
Я рассказал ему о плачевном состоянии с оборудованием в районной больнице.
- Вот и медицина у нас стоит с протянутой рукой: ни медикаментов, ни оборудования не нажила… Поразительная штука: наша система по условиям вроде бы справедливая — равные условия у всех и одинаковая жизнь у всех. Эдакая усреднённость, дающая основание быть счастливым: ведь государство тебя не оставит, путёвку в Дом отдыха даст, бесплатное лечение тебе - ну, какого качества, это уже не имеет значения, раз бесплатное. Какая больница – не важно, главное - бесплатная… Всё бесплатное, все даровое, государство все берёт на себя, а оглянешься назад - ничего ни у кого не нажито, ничего ни у кого не собрано, жить нечем, никто не готов жить на пенсию. Пенсия грянула - а запасов никаких нет. Никаких… Всюду и везде мы в хвосте даже и не самых средних капиталистических стран…
Мы ходили с ним по полю, и он с болью в душе рассказывал мне о проблемах сельского хозяйства. Сколько тут пролито невидимых миру слёз, сколько разрушенных душ и самих жизней… Долго и жестоко отучали от того, что потом нарекли «чувством хозяина» и, разрушая одной рукой, тщились голыми призывами воспитать это уже разрушенное чувство. Даже то немногое, что разрешалось иметь при себе - приусадебные «сотки», без конца то прирезали, то урезали. То давали по пятнадцать, то по двенадцать, то двадцать, а потом - десять. Получалось так, что на глазах у хозяина его десять «лишних» соток зарастали бурьяном, а он не мог, не смел вырастить лишний центнер картошки. Что оставалось делать? Мужик пил водку, гнал самогон. А работать… Или не дают, или уж «гоняют» на работы.
Сам Вагин вырос в семье потомственных крестьян.
- По рассказам матери я знаю, как это было, - с горечью делился он. - Крестьянина в девять утра никогда палкой не выгоняли на работу! А колхозников выгоняли. Как такое могло произойти в России, крестьянской стране, где хозяин с утренней зарёй поднимался, с вечерней — завершал работу? А теперь мы удивляемся, что у нас нет своего хлеба, за границей его покупаем. И когда сегодня в Москве старики и старухи кричат, как хорошо они жили, я думаю, сколько из них – а, может, ещё их родители — убежали в столицу из разоряемых деревень. Так им посчастливилось - убежали, осели в городе, успели, пока не закрыли прописку в столице, пока не перестали выдавать в сельсоветах справки вместо паспортов, которых крестьян, как преступников каких, лишили для этой самой прописки. Веришь ли, надоел мне этот рассадник безответственности, нахлебничества и пьянства; не хотят уже люди работать на самих себя. Вот кого мы воспитали, что сделали с трудовым народом за семь десятилетий с небольшим… У нас считается справедливым накормить бездаря, бездельника, пьяного ублажить - святое на Руси дело! А вот бесценного специалиста заставить есть ту же пайку - это никому не стыдно.
- Нет, не могу, уйду, - он поднял и резко опустил руку, как будто разговаривал сам с собой. Потом с удивлением посмотрел на меня:
- Ладно, что это я всё о себе. Ты напиши мне список самого необходимого, что нужно иметь в первую очередь. А я уж, как буду в Москве, постараюсь продвинуть это дело.
Я тут же протянул ему уже готовый список, заранее поблагодарив его.
- Ладно, ладно, благодарить будешь потом, когда сделаю дело, - он положил мне на плечо свою большую ладонь. – А ты напоминаешь меня в юности: я тоже был такой настырный!
Перед своим очередным визитом в Москву Вагин участвовал в районной партийной конференции. Поскольку у него было высокое артериальное давление, председатель исполкома дружески попросил меня, на всякий случай, подежурить с медсестрой на партийной конференции. И он как в воду глядел. Вагину действительно стало плохо. Председатели колхозов с трибуны конференции обвиняли его в том, что он в Москве всё выбивает для своего колхоза, а на другие колхозы ему наплевать. А Вагин, как мог, отбивался.
- Ублажать пьяных, кормить бездарей и бездельников я не намерен! Работайте сами!
Некоторые члены партийного бюро в своих выступлениях также указывали, что Вагин игнорирует партийные решения о сроках начала сева, заготовки кормов, помощи другим колхозам… В конце концов от всех этих обвинений Михаил Григорьевич схватился за сердце… Его вынесли в фойе, уложили на лавку. Мы сделали ему укол, вызвали «скорую»…
Надо ли после такого говорить о том, как трудно приходилось людям решать вопросы сельского хозяйства? Да и не только это… Всё было переплетено тысячами взаимных решений и согласований, сочетанием местных и государственных приоритетов и интересов, личными связями и отношениями. Договаривайся, согласовывай, крутись. Командовать не получится. Ни у кого. Нет, понятно, что за кулисами и в тени там ещё много чего есть. И договариваться и согласовывать все равно приходится. Ведь и я, простой хирург районной больницы, пришёл к депутату Верховного Совета, чтобы он решил мою проблему за кулисами, в тени. Разве это управление? Разве так должно быть? Чаще такое называют мафией. Ну, ладно, Вагин понимал, что я не для себя прошу оборудование, а для районной больницы. И он обещал мне сделать всё, что в его силах.
Михаил Григорьевич всё-таки сдержал своё слово. Он сумел выбить для Ковернинской районной больницы самое современное оборудование из Москвы. Не знаю, какие он сумел найти слова, какие привёл доводы, но знаю, что он говорил на эту тему с самим Горбачёвым. Кое-что даже удалось выкупить из заграницы! У одного из своих друзей в городской больнице я узнал, что среди этого оборудования из Москвы была такая уникальная аппаратура, как «искусственная почка»! Но когда груз был доставлен в адрес Горьковского областного отдела здравоохранения, чиновники были в шоке: такую высококлассную медицинскую технику предстояло направить в затрапезную, по их мнению, районную больницу? А кишки у них не слипнутся? Там и работать-то на них не сумеют, только испортят… Лучше оставить всё это в городе – так будет разумнее!..
Та самая фотография…
… Каждый раз, когда я вызывал Славу Уставщикова на съёмки, он роптал и пробовал отказаться, мол, не лучше ли отражать прекрасные мгновения жизни, а не эти жуткие катастрофы человеческих тел...
- Петрович, ну пожалел бы ты меня…
- Пойми, если не сфотографировать, – никто не поверит, что такое могло быть! Не стань я врачом, то наверняка выбрал бы профессию фотографа – к этому у меня лежит душа. Я вот смотрю на тебя и завидую – ты ведь настоящий волшебник! В отдельных случаях ты мог бы заменить сеансы психотерапии, помочь больным или отчаявшимся людям поверить в себя!
- А слабо тебе самому заняться фотографией! – не раз предлагал он мне. - Поверь, это не так трудно - я тебя всему научу. Представь, что ты сам сможешь снимать и сохранить уникальные кадры из своей хирургической практики! И не будешь никому завидовать!
Честно говоря, моя зависть к Славе Уставщикову касалась лишь той части, где он, нацелив объектив, нажимал на спусковую кнопку фотоаппарата… А что до печати фотографий - составления рецептуры химикатов, проявления, закрепления, глянцевания - на это у меня никогда не было ни времени, ни должного терпения. Зато у меня был такой безотказный друг - прекрасный фотограф, который являлся по первому моему зову!..
И вот я звоню ему в очередной раз, прошу приехать в больницу с фотоаппаратом.
- Опять что-нибудь страшное? - робко спрашивает он.
- Сам увидишь, не пожалеешь!
Уставщиков появился в операционной минут через двадцать. Увиденное повергло его в настоящий шок: на операционном столе лежал обнажённый мужчина и тихо стонал, как в бреду; его тазобедренную часть насквозь, словно гигантская стрела, пронзил толстый берёзовый хлыст и застрял…
- Слава, с тобой всё в порядке? – спрашиваю я, заметив, что у моего фотографа задрожали губы, на лбу выступил пот, а руки стали бледными, как полотно.
- Петрович, ты меня с ума сведёшь! – он впопыхах щёлкнул затвором несколько раз и быстро выскочил на воздух – его чуть не стошнило. Я выскочил за ним.
Едва отдышавшись, он задаёт мучительный вопрос:
- И зачем тебе нужны такие снимки, Петрович?
- Извини, дорогой, так надо – для дела.
- Ну, хоть расскажи, как такое могло случиться с человеком? – попросил он.
И я вкратце поведал сюжет этой катастрофы.
Пошли как раз первые весенние деньки. На обочине дороги были сложены берёзовые хлысты. Шофёр грузовой машины подъехал к этим хлыстам. От сотрясения земли верхний хлыст съехал на землю комлем вниз, а острый его конец ощетинился; при движении машины остриё насквозь пропороло дно кабины, а заодно и шофёра пробуравило насквозь в области таза… Чтобы вытащить беднягу, пришлось пилой «Дружба» отпиливать в кабине конец этого «вертела», а потом пострадавшего, с жутким куском хлыста в тазу, доставили в больницу чуть живого. Мы сразу уложили его на операционный стол и приступили к противошоковым мероприятиям. Кровяное давление не поднимается, но больной всё ещё жив. Вот ждём, когда давление начнёт подниматься, А пока нельзя оперировать.
- Ладно, Петрович, я пойду. Но как ты вытащишь это берёзовый хлыст из живого человека, я не представляю! Позвони мне, как только всё закончится.
- Спасибо тебе, друг, что не отказал.
Уже к вечеру я позвонил Уставщикову и подробно рассказал о проведённой операции. Заранее подготовил два крупных тампона, которые понадобятся, чтобы ими заткнуть сквозную рану. Мы с коллегой взялись за концы и попробовали провернуть этот страшный берёзовый «вертел». Но – ни туда, ни сюда, заклинило намертво. Подкралось сомнение, что этот кол вытащить не удастся. И тогда я от отчаяния запел под нос «Дубинушку»:
Эх, дубинушка, ухнем!..
Эх, зелёная, сама пойдёт...
Подёрнем, подёрнем, да ухнем!..
Мой коллега удивлённо вылупился на меня – наверно, подумал, что я с ума схожу. Тогда я ему говорю: «Подпевай, братец, у нас всё получится!» Вот так, под народную песню, на счёт раз-два-три нам удалось вытащить этот злосчастный кол, а сквозную рану плотно забить тампонами. Кровяное давление, конечно, сразу упало. Пришлось снова ждать. Через час наркотизатор разрешил начинать операцию. Вскрыли брюшную полость, ушили разорванный на части мочевой пузырь, устранили другие серьёзные повреждения в области таза, промыли брюшную полость и наложили швы. В палате больной пришёл в сознание.
Через день Слава позвонил мне в больницу узнать, как там прооперированный больной. Я сказал ему, что наш героический водитель в сознании, кровяное давление не спадает, но нет ни капли мочи, и это меня настораживает: сдают почки. Вот где бы нам понадобилась «искусственная почка» - именно тот прибор, который в своё время выбил для Ковернинской больницы Михаил Григорьевич Вагин. Ясно, что областные чиновники здравоохранения побоялись направить этот дорогостоящий аппарат в провинциальную больницу, где его могли бы просто испортить…
Я позвонил в область, проинформировал специалистов о том, что у больного после операции - шоковая почка. Для исправления ситуации срочно нужна «искусственная почка», но, к сожалению, в нашей больнице такой аппаратуры нет.
- Так везите его к нам! – холодно заявили в трубке.
- Больной нетранспортабелен.
- Ну знаете, и нам не резон везти редкое стационарное оборудование в такую даль…
…Роковая предопределённость! На третьи сутки человек, за жизнь которого я так отчаянно боролся, ушёл из жизни почти в полном сознании…
Не могу смотреть на этот снимок без слёз: в памяти обязательно всплывает Михаил Григорьевич Вагин - как бы сегодня пригодилось нам выбитое им из Москвы медицинское оборудование! Роковая предопределённость оказалась сильнее доброго дела…
Почему же мы, порою совершив доброе дело, не всегда получаем желаемый результат? Уверен, верующий человек обязательно скажет: мы полагаем, а Господь располагает. Если добро не получилось, знать, в деле затесалась какая-то гниль, червоточина. И она, конечно, не слишком определяема в смысле формы. Но Господь даёт возможность задуматься, в чём наш грех, где мы провинились, как нам исправиться. Думаю, Михаил Григорьевич наверняка согласился бы с этой мыслью. Ведь неслучайно же он в 1989 году вернул к жизни Скоробогатовскую Свято-Троицкую церковь, основанную ещё в середине XVIII века и закрытую властями в 1927 году. Только вдумайтесь: руководитель колхоза-миллионера, коммунист и фронтовик, Герой труда и орденоносец - вопреки мнению местных властей и официальной антирелигиозной идеологии - взялся отремонтировать и возвратить церковь верующим. Наверняка тогда он уже знал о многих скрытых червоточинах не только в наших делах, но и в наших душах…
А. Аветисян
Фото В.П. Уставщикова из архива автора и книги Э. Максимовского «Революция Михаила Вагина»